29 авг. 2008 г.

Радение

Звенящий гул мешал Коляну сосредоточиться на ходьбе. Плюс снег, набросанный щедрой рукою ветра за пазуху, потаял и напитал своею влагой грязный Колянов ватник изнутри; от этого было нехорошо, холодели грудь и живот, воспаление с гарантией. Но идти надо было, пусть и в мокром ватнике по подмерзлой распутице, почти босиком. Не уйдешь – смерть. А уйдешь – можно и пожить маленько.

Про смерть Коляну дед Чудей рассказал, еще в первую ночь. Колян-то смекалистый, даром что на вид лапоть лаптем, деда послушал, да на ус намотал. Не брехал дед, выходит. Шеф деда не хотел слушать, а хотел он перетереть с какими-то местными, бывалыми. Вот и перетер, выходит… жизнь свою на труху мякинную. И Витек, балбес, туда же.

Приехали они вчетвером в Капустное, был с ними водила еще, Ивар. Имя чухонское вроде, а чернявый. Ивар этот сразу врубился в тему, поныл над ухом Шефским, что бензин на нуле почти, залить надо хоть литров десять, а то - каюк. Ну Шеф и отпустил, Шеф-то в тачках не соображает, у него темы другие на уме. Если был там ум-то. Пацаны знакомые, валютчики с Гороховой, Коляну обмолвились как-то, что Шеф по молодости в Пряжке отдыхал, да не от армии подкосить, а по-серьезному. Ну, Колян тогда пацанов обматюкал: Шеф хоть и с закидонами, а темы у него серьезные, бабла дает нормально – чё надо-то ещё? Зря матюкал, выходит.

Ну так вот, свалил этот Ивар, только его и видели. В среду вечером они приехали в Капустное, а в четверг после обеда Ивар свалил. И с концами. Витек Пельменчик, Колянов напарник, чуял что-то тогда, не хотел водилу отпускать, да Шеф-то разрешил, вот беда. Без колес остались. Шеф всё чего-то тер с Чудеем, с дедом этим, который их ночевать пустил. Дед хороший, добрый: недобрый про смерть бы не сказал. Витек как помирал, сказал, что дед сам и устроил это всё. Хрен там, деда соплей перешибить можно, чего бы он устроил. Да и с деревенскими у него не очень, у деда, на окраину села выгнали жить бобылем. А Витька точно деревенские завалили, это к гадалке не ходи: пырнули, суки, вилами и разбежались.

Шеф хотел на какое-то радение попасть, говорил, что это типа сходняка у местных бугров. Только типа не бугры они, а вообще какие-то другие, сильно верующие, и на радении этом и молятся, и дела свои обговаривают. Сходняк у них обычно в землянке большой на краю села (Витек ржал еще: «партизаны, бля, селюковые»). Дед Чудей раньше бывал на радениях, не раз бывал, а потом чего-то с деревенскими не поделил и порешил кого-то, Колян так понял. И сначала дед отговаривал Шефа, и Коляна с Витьком просил, чтоб Шефа уговорили не искать с местными встречи. Ну да это он Шефа не знал – хрен того уговоришь, он сам десятерых уговорит за раз.

Короче, показал дед Шефу землянку. Ночью, сказал, чтоб не заметили местные-то. И шеф там оставил примету какую-то, типа визитки - он толковал Коляну, что к чему, да фиг поймешь. Руками махал, слова нерусские говорил, хотя иногда казалось, что вроде русские. Потом положил штучку эту на порог, и пошли все обратно к Чудею домой. Там еще спорили, пили дурную водку, привезенную с собою. Когда водка кончилась, дед потопал к соседке за самогоном, а Колян с Витьком вышли поссать. Вот тут оно и жахнуло.

То есть ничего не жахало, но очумели напарники, сильно очумели. Сначала в доме - фыр-фырр - вырубился свет. За домом чё-то еще светило, вроде как у забора лампочка, а дом весь темный стоит. Шеф, бля, молчит. Витек охреневший стоит, пасть раскрыл, штаны обоссал даже: перед ним две бабы какие-то в белых ночнушках появились хрен знает откуда. Колян в пяти шагах оттуда стоял, за яблоней, и его бабы вроде не видели. Залопотали они что-то непонятное, вот как Шеф давеча, потом засмеялись и в дом. Ну, Колян свое дело знал, прибор мигом заправил и бегом за ними. А они уже с Шефом трут, лыба у обоих до ушей, и Шеф тоже чё-то лыбится, башкой кивает. Терли вроде по-русски, только все одно ни хрена не понятно, но это уже оттого что слова больше мудреные попадались, как у Шефа на больших совещаниях: "компрометация" да "локация", и еще про "вокабуляр" что-то. Шеф, как Коляна приметил, углом рта ему: спокойно, Колян, все чики-пыки, это типа делегаты от местных. Собирайся, мол, плащ надень, ща потопаем на стрелу. И этим бабам говорит: это со мной помощник, референт мой. Ну те ржут как лошади, ага, говорит одна, референт с железным хером - это то, мол, что надо. И Коляну подмигивает по-блядски, да бедра свои оглаживает. А другая говорит серьезным голосом, что, дескать, железо пусть тут все остается, а то не будет вам разговора никакого. Колян волыну, конечно, вытащил из кармана и на стол положил (а Шеф кивком одобрил это дело), ну а то, что в рукаве плаща у него блуда из хитрого немецкого пластика, про то знать никому не надо. Не железо же.

Короче, оделись Шеф с Коляном и во двор. Там Витек стоит курит, пальцы пляшут. Сам глаза прячет, а рука правая за пазухой - видать, за волыну держится. Оно и понятно: когда в штаны нассать готов, за волыну подержаться - самое оно. Холодная железка успокаивает, типа. Как Шеф вышел, Витек дернулся сказать чё-то, но быстро передумал, как баб увидал. Короче, Шеф Витьку сказал двор охранять и деда дожидаться, и потопал дальше к калитке. Ну, Колян за ним, бабы за Коляном, целый, бля, парад. Пошли до места пешком - колеса Ивар увел, а больше в Капустном транспорта и не было. Чешут себе спокойненько так, у Коляна даже от сердца отлегло. Бабы, конечно, нагловатые, одна вот, которая про референта с железным хером трепалась, Коляна как арбуз на базаре разглядывает. Но коли они шестерят на тех, кто тут масть держит, то пусть разглядывает - Коляну гляделки по херу. Странно одно - так они в ночнушках своих и топают, а на улице февраль месяц.

Шли полчаса. Почти молча, только иногда бабы подсказывали: "тут лужа", "здесь налево", дорогу указывали, короче. Видимость была почти нулевая, ни луны, ни фонарей - луну, видать, тучи закрыли, а фонарей тут отродясь не было. Наконец пришли к дому двухэтажному, богатому. Тут Колян по новой замандражил, в доме-то не пойми кто, и сколько их - неизвестно. Блудой, что в рукаве, двоих, ну край - троих положить можно, а дальше чё? Ничё, вот то-то и оно. Тут Колян первый раз задумался, может, сдернуть отсюда резко? Да Шефа подставлять было западло. Шеф Коляну не раз помогал, обращался почти как с ровней. Не, западло Шефа кидать.

У дома у самого остановились бабы. Та, что на Коляна пялилась, заржала чё-то и говорит: "Референт пусть тут останется, я его на предмет железа осмотрю". Ну, Шеф кивает и со второй бабой дальше идет. Колян хотел возразить, мол, чую косяк, но пока слова подбирал, за Шефом и дверь уже закрылась. Баба близко совсем подошла, тут Колян и сообразил, чё не так. Пар у нее изо рта не идет, вот чё. Сразу муть всякая в голову полезла, но, как баба осмотр свой начала, сразу улетучилась. Походу ее совсем не железо интересовало - когда плащ на Коляне расстегнула (да ловко, бля, так!), сразу ему в штаны полезла и давай мацать по-всякому. Ну, Колян-то не робот, забалдел по мелочи, к тому ж рубаха на бабе была на тот момент совсем мокрая, видать, от потаявшего снега. Правда, себя лапать баба не дала - только Колян примерился за титьку взять, сразу ему причиндалы как в тиски зажала. И за собой повела, только не в дом, а к пристройке какой-то, вроде гаража, только без ворот. Там сено кругом навалено, душистое, мягкое. От сенного духа, или еще от чего, но Колян в отруб пошел. До конца не отрубился, но все как под гашем - вот баба его в грудь толкнула, а он, как буратина, на сено - брык! Она сверху запрыгнула и давай на нем скакать, охая, да под нос шептать чё-то про месяц да про поле какое-то. Тут Колян отрубился совсем, а когда в себя пришел - выводит его баба за руку, как дитё, из пристройки и в дом ведет.

В прихожей не задержались, пошли сразу в комнату. В комнате темно, свечи вроде только горят, а когда присмотрелся Колян - не свечи это, а длинные щепины деревянные. Комната большая, людей немного - трое или четверо. Один сидит в низком кресле, одеялом каким-то укрыт, в руках большая книга. Остальные к нему лицом стоят, среди них и Шеф. Баба Коляна подтолкнула вперед, сама убежала куда-то. Только Колян в комнату вошел, мужик в кресле заворочался, книгу раскрыл и давай нараспев говорить непонятно: "Очию узрех, почни пети" и чё-то еще, но дальше Колян слушать не стал, потому что понял, во что Шеф одет.

На Шефе была ночнушка как на тех бабах, а поверх - железки какие-то, цепи и крючья. От такого цирка Колян офигел,а когда мужик с книжкой умолк и Шеф запел - офигел второй раз. Шеф пел громко и сильно, все на том же языке, когда слова вроде и русские, а непонятно ни хера; пел истово и страстно, чуялось - всю душу вкладывал. Но не песня Коляна офигеть заставила, а то, что Шеф пел совершенно бабьим голосом. Не веря своим глазам, вгляделся Колян в Шефа - точно он, только еще безумнее стал блестящий взгляд, заострились скулы. А под Шефом пятно темное видно, и то не тень, по ходу. Тень-то вот она, дрожит на стене от трескучего огня деревянных щепин. То, видать, кровь - подумал Колян и в животе защемило чё-то, заёкало. Дед Чудей-то давеча за водкой болтал много, о краях здешних трепался. Поминал и разный странный люд, какой сюда от царей да от попов, а после революции - от чеки бежал. Поминал среди прочих и хлыстов, что муде себе резали (а иные - клещами вырывали), чтоб к Богу взойти. Сложилось в Коляновой башке одно с другим, попятился он и выскочил из дому. Еле дорогу до дедовой избы вспомнил, бежал так, что не дышалось, а свистелось только. Возле самой избы притормозил Колян, почуял нехорошее; как крики услышал, враз блуду из рукава выцепил. Да только не пригодилась она: когда Колян, пыхтя ровно электрочайник, миновал калитку, никого во дворе уже не было. Только в дальнему углу сада помаячило чё-то белесое, да и сгинуло. На ступенях Витек лежит, весь в кровище. Деда Чудея на все лады матюкает, мол, из-за него всё, из-за суки, навёл мокрушников и слился втихую. Недолго Витек матюкался. Пока Колян дошел до него, тот уже замолк и не дышал.

Вот тогда понесли ноги Коляна прочь из окаянного Капустного, неважно куда, лишь бы уйти подальше от коченеющего Витька, от Шефа в цепях и кровавеющей рубахе, от сурового взора мужика в кресле, что держал книгу. Уйти от пронзительного, высокого, уже не мужского голоса, страстно поющего:

Даждь ми, братие,
Любове радение!
И за мое слободо радисе,
А злодие заграждати тщисе
Да от льстех и тягостех слободисе!

Комментариев нет:

Отправить комментарий