29 авг. 2008 г.

Москва, 1659 год, покои боярина Лызлова

"А зерцалу тому цена тридцать рублев, а к ободу ево два диаманта приправлены, добре ровных цветом, по двести рублев диамант. Зерцало же не гораздо чисто, стекло косит мало, да новугородской привоз худ нынче..."
Боярин кинул читать многословную реестру и сурово посмотрел на длиннобородого мастера в черном кафтане:
- Ты что же, холоп, пошто зерцало ставил такое?
Серебряник смутился и с затаенным испугом в глазах ответил:
- Ведаю, боярин и господин Иван Дементьевич, что косит, да нет уж на Москве ладных, все ноги избил...
Боярин еще раз осмотрел зеркало - работа была отличная, бриллианты сверкали веселым пламенем, несмотря на тусклый свет слюдяного оконца.
- Ладно, мастер, не дам сткло в обрат. Хочь рожу с него воротит, да в ем не лицо видать ан морду, как у заморской карлы.
Мастер поклонился, попятился и исчез за разукрашенной дверью.
Лызлов сунул зеркало под мышку, и, решив самолично затворить двери в покои, крикнул в проем:
- Слышь, пес, чтоб никого ко мне не пущать, слыхал ли, Андрейка?!
- Чую, боярин и господин! - раздался в коридоре испуганный голос дворецкого.
Лызлов снова огляделся, перекрестился на большой угол и перехватил поудобнее разукрашенное зеркало. Потом подошел к большому сундуку, отпер, отодвинул в сторону валявшееся платье и с трудом нащупав защелку, нажал. Задняя стенка сундука отъехала вниз с негромким скрипом. На месте стенки показался небольшой лаз, ведущий в небольшую горницу. Боярин, кряхтя, пригнулся и опустился в лаз. Дородная нога его ударила несколько раз по невидимому с внешней стороны крюку и крышка сундука встала на место, на миг погрузив Лызлова в полумрак горницы. Боярин отпустил одну руку, которой держался за выступ и сильно оттолкнувшись от стен лаза съехал вниз.
В небольшом помещении тянуло жаром от изразцовой печи, занимавшей всю переднюю стенку. В дальнем конце прямо на полу сидел ветхий белобородый старик в синем кафтане, державший в одной руке огрызок свечи, а другой придерживающий солидную книгу, лежавшую на его коленях.
- Ну что, Девятой, все Бога ищешь? - весело спросил боярин, по-хозяйски располагаясь за невысоким столом и устанавливая зеркало так, чтобы свет от лампадки падал прямо на стекло.
- Вкушаю мед мудрых речений, господине, из книги Слободника, что я днесь тебе чел - Так же не здороваясь, ответил Девятой, отложив книгу, - Ну как, боярин Иван Дементьевич, прислал змей зерцало требуемое?
- Все, как ты заповедовал, сделал, - серьезно ответил Лызлов, кивну на стоявшее на столе зеркало.
Старик привстал, подошел к предмету, осторожно вгляделся в стелко и прищелкнул языком.
- Добро, что холопья твои не ведают про горницу! Быть бы тебе под судом у патриярха, боярин.
- Запри гортань, старый, не кличь беду! - рука боярина сжалась в кулак, но он вовремя взял себя в руки и сказал уже тише, - Патриярх ужо в немилости царской, как в приказе говорили. Должно не до меня ему.
- До таких, как ты, власти царской али церковной всегда дело, - прищурился Девятой.
Боярин злобно уставился на старика:
- Ты что же это, сам говорил, что дело наше доброе да хрещеным людям от него помехи не будет?
- Не будет, не будет, господине, только вот...
Старик наклонился к наваленной рухляди и стал ворочать ее, что-то выиискивая. - Сяд-ко наперед зерцала, ан я тебе все поведаю.
Лызлов, не садясь на табурет, наклонился над столом и пристально взглянул в зеркало. Сначала на поверхности стекла не было видно ничего, и боярин уже хотел принести еще свечей, но вскоре глаза его привыкли и возникло какое-то мельтешенье, словно приковывавшее взгляд Лызлова.
Неожиданно для него бахнул выстрел, горницу заволокло сизым дымом и мертвое тело боярина село на табурет, стукнувшись простреленной головой от близкую стену помещения.
Девятой мгновенно выхватил из кучи одежды другой пистоль, воровато огляделся и подумал про себя: "Вот бы бес не соврал, что дворне наказал его беспокоить".
Снаружи не доносилось ни звука и успокоившийся старик подошел к телу боярина - его глаза были широко раскрыты, в них застыл непередаваемый ужас. По его лицу и голове обильно текла кровь.
Девятой, удостоверившись, что Лызлов мертв, отбросил его тело с табурета, мгновенно скинул с себя кафтан и портки, и, оставшись в одном исподнем, устроился за столом.
- Таперича мой ты, голубь, - прошептал он.

Комментариев нет:

Отправить комментарий